Западное процветание держится на двух китах: инновации и инвестиции

15 лет назад Джаред Даймонд задался вопросом "Почему некоторые народы добиваются процветания?" — и написал об этом книгу "Ружья, микробы и сталь". А экономист Джеймс Робинсон создал бестселлер, задавшись еще более интересным вопросом: "Почему народы приходят в упадок?". Книга, которая так и называется, полна примерами из самых разных периодов мировой истории — от цивилизации майя до Северной Кореи. Причина упадка, по Робинсону, всегда одна — жадность и властолюбие элит, выжимающих из природы и общества все соки. Такие общества, построенные на "выжимании", Робинсон называет "экстрактивными". Достается в книге и нам: в ней рассказывается о печальной судьбе СССР. Правильные общества, "обреченные" на процветание,— это, конечно же, демократические рыночные страны, которые Робинсон называет "инклюзивными". О том, как получилось, что экстрактивные страны вроде Китая сегодня задают тон в глобальной экономике, а американское процветание демонстрирует все признаки упадка, "Секрет фирмы" расспросил гарвардского профессора. 

Начнем с вопроса, который вы превратили в заголовок вашей книги. Почему все-таки народы приходят в упадок? 

Наши попытки ответить на этот вопрос начались с анализа народов или даже городов, которые находятся совсем рядом и где почти одинаково все: природные условия, население и язык. Есть такой город Ногалес в Аризоне, США, и практически тот же самый город, он тоже называется Ногалес, через границу, в Мексике. Но если вы посмотрите на них, вам покажется, что вы оказались на разных континентах. Подобное ощущение возникает при пересечении границы между Южной и Северной Кореей. Или между Ботсваной и Зимбабве. С одной стороны — процветание и развитие, с другой — разруха и нищета. 

Возможно, у каждой подобной ситуации есть своя причина. Например, все дело в культуре. 

Культура и религия могли бы объяснить разницу между американским и мексиканским Ногалесом, но не между Северной и Южной Кореей или Зимбабве и Ботсваной. Единственное объяснение этих различий — общественные институты и роль элиты. В процветающих странах элита кровно заинтересована в том, чтобы общество процветало. Чем больше свободы для бизнеса, тем больше инноваций, тем больше налогов, тем больше денег. А в экстрактивных обществах элита монополизирует природные и трудовые ресурсы. Она живет по принципу Клеменса Меттерниха: "Мы вовсе не хотим, чтобы широкие массы достигли процветания. Иначе как же мы будем управлять ими?" 

Значит, там, где демократия и рынок, общества процветают, а где диктатура и государственный контроль — приходят в упадок. Но разве демократические общества не разваливаются? Как же распад Британской империи? 

Есть разница между катастрофическим распадом экстрактивного общества, например гибелью Римской империи, из которой ее элита высосала все соки, и мирным демонтажем конструкции, просто изжившей себя. Вы же не назовете катастрофой мирное разделение Чехословакии в 1990-е годы. Инклюзивные общества могут трансформироваться. Сама их структура благоприятна для того, что Шумпетер называл творческим разрушением. А вот в экстрактивных обществах демонтаж общественных институтов происходит только в форме катастрофы. 

Но разве сегодня мы не видим, что страна может быть недемократической, управляться жесткой элитой и при этом процветать и развиваться быстрее, чем демократические страны? Я говорю, например, о Китае. 

Я не разделяю модных восторгов по поводу Китая. За последние 20 лет эта страна пережила период фантастического развития. Но те, кто думает, что Китай, линейно развиваясь, придет к такому же процветанию, как в странах Запада, ошибаются. Западное процветание держится на двух китах: инновации и инвестиции. И то и другое возможно при наличии централизованного государства и открытых политических институтов. Без этого просто нет гарантий для возврата инвестиций. В Китае с централизацией все в порядке. Но в этой стране партия контролирует все: армию, кадры, новости. Пока китайская элита не считает, что экономический рост представляет для нее угрозу. Хотя в прошлом было немало примеров, когда экстрактивные элиты сознательно сдерживали рост, чтобы сохранить власть. Именно так было в Японии, Китае, османской Турции, да и в России. 

Но тот же экстрактивный Китай существует уже три с половиной тысячи лет, а инклюзивные западные общества — пару столетий и уже успели почти полностью исчерпать ресурсы Земли. 

Большинство стран нельзя однозначно классифицировать как чисто экстрактивные или инклюзивные. Обычно государства находятся в "серой зоне" между двумя крайностями. История западных обществ — это история не выкачивания готовых ресурсов, а инноваций, которые на каждом этапе позволяют выйти из ресурсного тупика. 

Мир знал империи, существовавшие века и имевшие высочайшие культурные и экономические достижения. Неужели они находились в состоянии перманентного упадка? 

Нельзя сказать, что все эти общества были чисто экстрактивными. Тот же Рим начинался как инклюзивное общество и не утратил эти черты даже в начале имперской эпохи. Но постепенно римская элита превратилась в замкнутую военно-чиновничью касту. Как писал один историк того времени, люди больше боялись приезда чиновников налогового ведомства, чем нашествия варваров. Похожее перерождение элиты произошло в ЮАР в 1930-е годы, когда в стране была создана система апартеида, основанная на эксплуатации чернокожего большинства. В современных США вполне может произойти нечто подобное. Тогда США повторят судьбу многих экстрактивных цивилизаций, например майя.

Источник:http://www.kommersant.ru/