Егор Кончаловский о любви к уединению, исчезнувшем духе Парижа и жилищных условиях по ту сторону света.

РЕЖИССЕР И ПРОДЮСЕР ЕГОР КОНЧАЛОВСКИЙ

ПО ОБРАЗОВАНИЮ - ИСКУССТВОВЕД, В 1994 ГОДУ ЗАЩИТИЛ ДИПЛОМ БАКАЛАВРА ИСТОРИИ ИСКУССТВ В КЕМБРИДЖСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ, ОДНОВРЕМЕННО РАБОТАЛ В КИНО В КАЧЕСТВЕ АССИСТЕНТА РЕЖИССЕРА У ОТЦА. ПРИШЕЛ В ИГРОВОЕ КИНО КАК РЕЖИССЕР В1999 ГОДУ С ФИЛЬМОМ «ЗАТВОРНИК». ЗРИТЕЛЬСКИЙ УСПЕХ ПРИНЕСЛИ КАРТИНЫ «АНТИКИЛЛЕР», «АНТИКИЛЛЕР-2», «ПОБЕГ», «КОНСЕРВЫ», «РОЗЫ ДЛЯ ЭЛЬЗЫ». В ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ ВЫСТУПИЛ КАК ПРОДЮСЕР В КИНОАЛЬМАНАХАХ О ГОРОДАХ: «МОСКВА, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!», «СЕРДЦЕ МОЕ - АСТАНА», «БАКУ Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!».

На разных этапах подготовки к этому интервью Егор Кончаловский представлялся мне по-разному. То сдержанным и жестким, то открытым и даже чуточку «своим парнем». Пунктуальный, как немецкий поезд, с одной стороны, и вечно спешащий, но всегда, кажется, тотально проживающий всякий момент времени, с другой, Егор Кончаловский - их тех людей, рядом с которыми хорошо находиться. У него совершенно точно имеется свое, вполне реально-ощутимое пространство. И это «пространство Кончаловского» на тебя абсолютно точно имеет воздействие так же, как, на¬пример, кино. Но оставим в этом месте анализ киноискус¬ства разного рода критикам, любителям и критикам-люби- телям, так и не начав...
 

Признаюсь - меня с нашей первой встречи с Кончалов-ским, который, кстати, занят сейчас двенадцатью кинопроектами одновременно (!) и собирается в ближайшее время снять что-нибудь такое в стиле «нуар», больше всего подкупала его человеческая простота. В смысле, здоровая естественность, а еще адекватность и самоирония, присущая, как мне кажется, людям хотя бы мало-мальски сво¬бодным внутренне. Может быть, мне просто везло, и я, что называется, попадала под настроение. Может быть.
 

Впрочем, сам Кончаловский на вопрос о том, какой кровью ему дается быть свободным, если это только не иллюзия, прикуривая сигарету, бодро начал беседу так:

Е.К. Во-первых, я не знаю, свободен ли я, честно вам скажу, и вообще мало кто знает это. Потому что, когда ты снимаешь кино, можно сказать - да, я был абсолютно творчески свободен. А свободен ты или не свободен по жизни, внутри себя - судить сложно, потому что не с чем сравнивать. Ты же не можешь сравнивать свой внутренний мир с чьим- то еще, потому что ты никогда его не знаешь. И никогда не узнаешь по-настоящему, потому что человек всегда лжет, так или иначе. Самим своим существованием человек лжет. Лев не лжет, и орел не лжет, а человек лжет, поэтому все, что ты видишь внешне - это все равно неправда, вер¬нее, это все равно причесанная правда, а что внутри - на самом деле - очень трудно сказать...
 

M.R. И вас не смущает такое положение дел?
 

Е.К. Ну, это слово - «лжет», оно же здесь употребляется не в таком однозначном контексте. Человеку просто свойственно приукрашивать действительность - казаться лучше, богаче, щедрее, красивее, сильнее и все та-кое - вот о какой лжи речь. С одной стороны, это нор-мально - это человеческое. У меня на самом деле - низкие требования к морально-этическим качествам тех людей, с которыми я имею дело, потому что большинство продюсеров, например, негодяи в принципе. Я сам него¬дяй, когда общаюсь с режиссерами. Поэтому тут уж куда деться, просто надо понимать, откуда может исходить какая-то опасность.
 

M.R. Ничего себе, признание... А вы сразу можете опре¬делить эту опасность? Как у вас с интуицией в этом смысле?
 

Е.К. Ну, я вообще физиономист, поэтому я понимаю - это во-первых. А во-вторых, у меня позиция всегда довольно простая и прямая, и со мной лукавить сложно в том, в чем может продюсер лукавить, потому что я сам не лукавлю. Все люди сложные по-своему - у кого-то сложный харак¬тер, кто-то не очень чист на руку и так далее... Как только ты это понимаешь - нет проблем особых, потому что люди, к сожалению, какие есть - такие есть, других нет. Соответственно, выбирать не приходится.
 

M.R. Как-то не очень оптимистично. А вы всегда это понимали?
 

Е.К. Нет-нет, я вообще очень наивный человек. И в этом смысле, так сказать, невинность свою поздно потерял. Во¬обще, если говорить не в связке со мной и этим вопросом, я считаю, что наивность - это черта великого человека. Это не значит, что наивный человек обязательно великий, но мне кажется, что великий человек должен быть немно¬жечко наивным. Наивность мне представляется чертой крупной личности. Так возвращаясь к вопросу: я наивный, и довольно долго смотрел на мир через розовые очки; на¬ример, в свое время очень удивился, что англичане любят брать взятки. Все англичане, которых я знал до этого восемь лет - они взяток не брали.

M.R.A вы предлагали?
 

Е.К. Нет, я не предлагал. И поэтому, когда я вернулся из Лондона в Россию и начал заниматься рекламным бизне¬сом, увидев вот этих коррумпированных англичан в рекламных агентствах, я очень удивился. Думаю, надо же - какие неправильные англичане... Я-то привык к другим, и для меня это было неожиданным. Потом-то я уже понял, что англичане еще «получше» русских будут во многих вещах, особенно те, которые работают в России. Потому что в России иностранцы развращаются моментально!
 

M.R. Атмосфера действует?
 

Е.К. На них действует атмосфера, наличие в Москве экспа¬тов, огромное количество красивых женщин, на которых нужны деньги. И - да, люди с легкостью готовы брать взятки, откаты. Я-то их никогда не любил давать и не давал, но тем не менее я ведь не слепой человек, я вижу.
 

M.R.To есть с интуицией у вас, все-таки, порядок...
 

Е.К. Не знаю... Конечно, у меня есть интуиция определенная, и она не подводит, в общем. Я вообще очень хорошо вижу людей; вопрос как ты справляешься с тем, что видишь, - ну вот я как-то всегда справлялся... В об¬щем, я достаточно проницательный человек, когда- то больше, когда-то меньше. С похмелья, напри-мер, вряд ли, конечно, какая-то интуиция просыпается... (Улыбается)
 

M.R. И часто она у вас спит?
 

Е.К. Нет, я практически не пью, очень мало. Я вообще не люблю есть и не лю- рлюпить. Для меня еда как удовольствие на последнем те стоит. Я не гурман.
 

M.R. Это равнодушие или сытость? Или равнодушие от сытости?
 

Е.К. Я в принципе очень спокойно отношусь к еде. Только в армии постоян¬но был голодным. Я и за¬столья не люблю. Я вообще не очень люблю общать¬ся, в гости ходить, гостей принимать. Когда я сижу один дома, на даче у себя - у меня там красиво очень, "деревья за окном, - мне вообще никого не надо. Я могу там неделю один сидеть. Я вообще не очень общительный чело¬век. Нет - я общительный! Очень общительный, но я уже столько наобщался, что сил нет!
 

M.R. Но вы же постоянно вынуждены общаться по ра¬боте. Ваше дело вряд ли предполагает затворничество: за пять минут ваши три телефона уже несколько раз по-звонили...

Е.К. По работе - другое дело. Когда ты говоришь о том, где снимать, как снимать, какие актеры должны снимать¬ся, в чем смысл - это, конечно, интересно, об этом я люблю разговаривать, но этого мне и достаточно. А просто так си¬деть и болтать - этого я терпеть не могу. «Пойдемте, поси¬дим в ресторане», - на это у меня сил нет.

M.R. В Москве скоро начнется сезон, когда большинство тех, кто сам строит свой рабочий график, улетят зимо¬вать в теплые страны. Вдохновляться, так сказать, на новые свершения...
 

Е.К. Ну вот я, например, не могу себе этого представить. Скучно, ну скучно. Я сейчас ездил отдыхать на пять дней: прекрасное место, море, но не могу я так - мне через два дня хочется обратно домой в Москву. Я отдыхать, наверное, не умею.
 

M.R. Но вы так душевно рассказали про дачу, откуда можно не выбираться неделями...
 

Е.К. Это совсем другое. У меня ведь вообще нет большой разницы между работой и не работой, выходные сейчас или понедельник.
 

M.R. Это большое счастье, по-моему...
 

Е.К. Да! Это большое счастье, потому что я делаю, что хочу, когда хочу и как хочу Кстати, вот в этом смысле - да, я свободен. А что касается отдыха в других странах, так ведь те города, которые я любил раньше - Нью-Йорк, Лондон, Па¬риж, они во многом, на мой взгляд, конечно, потерялись. С этим процессом глобализации, скризисом. Мир стал каким- то потасканным. Блеск ушел. Блеск Елисейских Полей - где он? Вместо французского кафе там сейчас Macdonald’s, рядом - магазин Zara, а следующий - Benetton. И от Фран¬ции ничего не осталось. Ощущение Парижа пропало.
 

М.R. Духа не чувствуется?
 

Е.К. Дух! Исчезло вот это - «О, Paris»!
 

M.R. А где дух еще остается, по-вашему? Где вы его ощущаете?
 

Е.К. В Италии! В Италии дух остался, потому что в Италии очень строгие законы. Ты не имеешь права перестраивать дом, если купил старинное имение, например. Там на дверях висят замки 16 века, и ты не имеешь права их менять! И поэтому там дух остается. Они берегут наследие свое.
 

M.R.Teм не менее, ни Париж, ни Лондон не застраивают так, как Москву.
 

Е.К. Безусловно, но глобализация - она свою роль играет везде: вырабатывает одинаковые рисунки поведения у людей. Миром, в конечном итоге, управляют транснациональные корпорации, а не Обама. У все большего количества людей вырабатывают одинаковый рисунок поведения. Люди становятся одинаковыми. Все больше женщин в стремлении делать карьеру рожают поздно или вообще не рожают. Теперь еще этот тренд - бороться за гомосексуализм. Нет, не надо бороться против - дело не в этом, а в том, как это обернется потом. Если так пойдет и дальше, белой расы может скоро просто не остаться.
 

Все возмущаются - что это у нас мусульманских мечетей все больше и больше! Да потому что мусульман становит­ся все больше и больше - они рожают, и в Аллаха верят. А другие ни во что не верят.

M.R.A вы во что верите?

Е.К. Я верю в Бога. Я крещеный, православный. Другой вопрос, что мне ближе протестантская модель христиан­ства, по каким-то своим личным принципам. Мне очень близки и какие-то мусульманские принципы. Но Бог един. Я убежден в этом. Естественно, мы его антропологизиро- вали, придумали, что Бог - как человек... Христос. Мухам­мед. То есть, люди дали Богу человеческое обличие. А Бог гораздо шире, чем отдельно взятое понятие о Боге у лю­бого, кто говорит: нет, только мы правы, а все остальные в аду будут гореть. Конечно, это не так. Просто мусульма­не интерпретируют Бога в силу своих исторических ценно­стей и способностей, православные - в силу своих.

M.R. Традиции у каждой религии свои...

Е.К. Да, вот, например, в англо-саксонской протестантской традиции с неудачниками не дружат, а в православной - наоборот! Идут душегубы или каторжане, а им хлебушек подают: «ой, бедненькие»; он троих детей на самом-то деле задушил, а его все равно жалеют. Поэтому и сегодня у нас первое, что делают, когда заводят свой бизнес - это церкви строят. Это в нас откуда? Это генетическая память: русский купец всегда думал - я богатый, значит, грешный! Поэтому у нас так богатых и не любят. И относятся как к подонкам, хотя я уверен, что это не так. Вообще, многие религиозные традиции - это все очень человеческое: люди договорились об этом. А Бог - он непостижимее. И, конечно, когда мы говорим про тот же ад - речь не о том, что под землей черти копают. Это все - внутри нас. Я, например, считаю, что ад заключается в той совокупности энергии, которую ты соз­дал за свою жизнь, поэтому твоя душа потом туда и попа­дает и начинает в этой энергии бесконечно крутиться. И то же самое - рай. Если твои поступки перевешивают в хоро­шем смысле, то потом ты живешь, существуешь в каком-то более положительном поле.

M.R. Не могу не спросить: рассчитываете на рай?

Е.К. Ну... я, в общем, очень надеюсь, что нечто такое все-таки есть. Я, конечно, не хочу, чтобы меня просто выклю­чили, как телевизор, после того как я помру. Я верю, что перейду в какое-то другое состояние. И, соответственно, верю в то, что те жилищные условия, которые ждут в за­гробной жизни, человек создает себе сам, в этой жизни... 

Издание: Melon Rich 09/2013
Тексто: Алена Огнева