Чулпан Хаматова: "Нет чего-то такого, что я не выношу в людях."

Однажды после спектакля «Голая пионерка» я попросила привести ко мне за кулисы молодых людей, которые сидели в первом ряду. Они пили сок, они ставили сок на сцену, они хохотали, друг другу громко комментировали. Это малая сцена, все близко. А я буквально умирала там, в 30 сантиметрах от них. И мне хотелось посмотреть им в глаза и посмотреть их билеты. Мне было важно, приглашены они или они купили билеты. Они купили.

Когда делали пробы к фильму «Лунный папа» и пытались сделать из меня таджичку, ничего не получилось. Гример меняла кисточки, что-то там рисовала, нервничала, опять рисовала, потом выбросила кисточки и сказала: «Максимум, что я могу с ней сделать, это татарку!» Она сделала татарку, и, когда я сказала, что я татарка по национальности, она еще больше расстроилась.

Я не сова и не жаворонок. Я мутант. Жаворонок-мутант. Когда приехала в Москву, первым шоком для меня было – как тут поздно люди встают. Я родилась в Казани, а там 8 утра – это как в Москве 11. Хотя сейчас в Казани тоже многое изменилось.

У меня две жизни. Одна – когда я дома и я мама. Другая – когда я не дома и я ехидна. Утро не дома все целиком посвящено только тому, чтобы привести себя в норму и радостно начать рабочий день: для этого у меня обязательно должна быть музыка. Всегда таскаю с собой магнитофон – мне нужно, чтобы кто-нибудь из магнитофона пропел, что жизнь прекрасна.

Я, как все нормальные люди, считала, что рак – это не про детей. А если и про детей, то это приговор и ничего поделать нельзя. А потом в какой-то важный, точный момент моей жизни я познакомилась с врачами-гематологами, которые работают с больными детьми. Эти врачи поразили меня, они были совершенно не похожи на советских врачей, которые любят так запугать, чтобы человек сам пошел уже, лег в могилу и больше никого не беспокоил.

У каждого свое детство. Кто-то прожил его в особняке на Рублевке, кто-то – в подвалах Грозного, у кого-то детство – это 10 человек в двухкомнатной квартирке. Эти годы потом назад не прокрутишь, не переделаешь. И если ребенок болен и семь лет лечится, у него все равно должно быть детство.

Не надо переживать, нужно сделать что-то. Пойти в сберкассу и перевести пять рублей. Хоть что-то! Знаете, какие там суммы? Одна ампула противогрибкового средства стоит 600 евро. А его надо колоть три раза в день в течение нескольких месяцев. Или можно просто прийти в больницу и почитать ребенку книжку. Не надо вздыхать: «какая я нежная и ранимая», «ах, я не могу на это смотреть».

Нет чего-то такого, что я не выношу в людях. Я стала выносить всех. Помудрела, наверное? Последнее время у меня очень редко бывают какие-то срывы в виде грубости или хамства – непроизвольного. Я поняла одну вещь: каждый живет в своем мире, у каждого своя правда, даже если он убийца и вурдалак. Изменить я это не могу все равно, и расстраиваться по этому поводу себе дороже.

Я не верю в физиологический возраст человека и старости совершенно не боюсь. Мне кажется, жизнь настолько интереснее отражения в зеркале… Я столько знаю народа, которому в 20 лет не хватает внутреннего богатства, чтобы раскрасить мир вокруг себя. Им тесно и скучно, и они не понимают, что это зависит только от них. И столько 70-летних, которые моложе всех молодых.

Я пытаюсь дать дочерям не только максимум любви, но и максимум правды. Они не могут жить в оранжерее и не видеть вообще никакого горя. Горе сплошь и рядом, и не только в нашей стране, а во всем мире. И чем раньше они это поймут, тем скорее научатся ценить жизнь в ежедневном ее проявлении.

Визитная карточка:

Чулпан Хаматова (род. 1975) — российская актриса театра и кино. Народная артистка России, лауреат Государственной премии России. Ведущая артистка московского театра «Современник». Училась в Казанском театральном училище (преподаватели – Юнона Карева и Вадим Кешнер), затем – в ГИТИСе. Сыграла 20 ролей в театре, снялась в 40 фильмах.
Является одним из учредителей (вместе с актрисой Диной Корзун) благотворительного фонда «Подари жизнь». Была членом Общественной палаты РФ. Входит в состав инициативной группы общественного движения «Образ будущего».
Воспитывает трех дочерей.

В моей жизни нет ничего, что есть у нормальной молодой женщины. Нет лишних разговоров, я не вишу на телефоне часами, чтобы по-женски с кем-то потрепаться… У меня вообще практически нет общения с друзьями. Из театра я бегу пулей, потому что хочу успеть поцеловать засыпающего ребенка в нос.

Я очень дозированно пользуюсь Интернетом, лишний раз не отвечаю на письма, не вступаю в какие-то «левые» бесполезные разговоры… Есть люди и вещи, которых называют смешным словом «хронофаги». Они воруют наше время. Раньше вокруг меня они вились целыми толпами, но я, видимо, поумнела и жестко расчистила свое личное пространство.

В детстве все казалось простым и ясным. Не знаю, с чем это связано. Возможно, с большим количеством прочитанных книг, прослушанных пластинок, просмотренных фильмов и мультиков, которые создавались специально для детей. В них было все четко: это хорошо, а это плохо. В том мире невозможно было потеряться. У меня нет ностальгии по советским временам, но не могу не признать: было в них одно грандиозное достоинство — тогда понимали, что такое дети и сколько в них надо вложить.

Это был «квартирник» Бориса Гребенщикова, который он играл в пользу фонда помощи хосписам «Вера». Было здорово. БГ пел свои песни. Это были мои становленческие песни, краеугольные камни в моем мировоззрении, которые повлияли на все мои судьбоносные решения. Я сидела и понимала, что не заметила промелькнувших 23-24 лет моей жизни. Мне казалось, прошло всего два или три дня. И я заплакала. Меня трясло от юношеских воспоминаний, от благодарности за то, что БГ есть. И я ощутила: раз ЭТО вложено в мою душу ТАКИМИ людьми, я не должна никому позволять это расплескать.

В какую бы страну ни приезжала, всегда стараюсь зайти в книжный магазин. Сначала в отдел детских книг. Могу купить издание на совершенно непонятном языке, если там красивые иллюстрации. Потом — в отдел, связанный с авторской фотографией.

Во время зарубежных съемок я не позволяю, чтобы на меня повышали голос. На Западе бывают съемочные площадки, где это принято. И избалованная в этом смысле нашими режиссерами, которые не позволяют унизить артиста (по крайней мере, со мной такого не случалось), я встаю на скамеечку и заявляю: «Я русская актриса, и у нас принято по-другому». Иногда подыгрываю мнению, что я, учившаяся в российском театральном вузе, со Станиславским на «ты» и мы чуть ли не вчера пили с ним чай на кухне, чем набиваю себе цену.

Не умею разговаривать про деньги. Не умею разговаривать про планы, съемочные графики. Не будь у меня агента, снималась бы бесплатно.

В кино, какой бы эмоциональной ты ни была, как бы ты ни играла, на крупном плане это будет выглядеть чудовищно, это будет такой наигрыш, что стыдно смотреть, а на общем плане твою эмоцию не будет видно. Нужно специально учиться сниматься в кино, но ни в каких институтах этому не учат. Нужно самой понять, как и при каком свете ты взаимодействуешь с камерой. Марлен Дитрих умела правильно выразить правильную эмоцию. В театре достаточно просто чувствовать – и зритель заразится твоими эмоциями, а в кино ты хоть обчувствуйся, но, если у тебя на глаза не попадает свет, никто этого не увидит.

У меня проблема: я не умею говорить «нет». Поэтому начинаю подыхать сама, но как-то пытаться разруливать. И поэтому я не люблю сниматься в кино. Там приходится отвечать не только за работу, но и за какие-то свои неправильные решения, однажды принятые на всю жизнь, за бездарность режиссеров.

Стойкого образа Чулпан Хаматовой за границей нет, есть только русская сумасшедшая, которая отказывается сниматься, потому что завтра у нее спектакль.
Мы не хотели, чтобы «Голую пионерку» смотрели ветераны, потому что это наше обращение к современникам. А ветераны, они как дети, как же им можно сказать, что во время войны все было не так просто, как им хотелось бы думать.

Я синяки и ссадины получаю не на съемочной площадке, а на сцене. Думаю, что все дело в степени моего зажима. Хороший актер никогда не напорется коленом на гвоздь, как это было у меня в театре Луны, причем я только по лицам товарищей поняла, что что-то не так. Кровь течет, а я ничего не чувствую. Адреналин все перекрывает.

Первые два года в Москве мне каждый день хотелось все бросить и уехать к маме. Там бы я долго плакала, меня накормили бы жареной курицей и уложили спать. Это был очень тяжкий период, но его нужно было пройти, иначе я бы не повзрослела. В этом смысле мне очень нравится западная манера воспитания, когда детей в 17-18 лет просто выкидывают из дома и вынуждают жить самостоятельно.

До перестройки я была самой октябрятской октябренкой, пионерской пионеркой и комсомольской комсомолкой. И, между прочим, я страшно переживала, что у октябрят нет пионерского салюта, и заставляла своих товарищей по отряду держать руку на уровне груди, чтобы все знали, что мы еще не пионеры, но готовимся ими стать.

Когда дети вырастут и у меня будет пенсия, я улечу в Ботсвану! Это космическое место невероятной красоты и гармонии. Буду там тусить по ночным клубам.

Источник: http://protatarstan.ru/

Избранная фильмография Чулпан Хаматовой

1998 Страна глухих Рита
2008 Бумажный солдат Нина
2008 Домовой Вика

Избранные работы в театре Чулпан Хаматовой

2008 — В. Шукшин «Рассказы Шукшина» (Государственный театр наций) — 9 ролей

2011 — Ю. А. Стриндберг «Фрёкен Жюли» (Государственный театр наций) — Жюли