Green Velvet и 20 лет лэйблу Cajual

Fingers Inc., Phuture, Aux88, Inner City — с середины восьмидесятых годов в Чикаго и Детройте возникли техно- и хаус-артисты, в которых яркая индивидуальность сочеталась с клубной атмосферой. Это сочетание особо ярко удавалось чикагскому музыканту Кертису Алану Джонсу. Под именем Green Velvet в 1992 году он выпустил такие хиты, как «Preacher Man», «Flash» и «Answering Machine». В этих треках он увязывал воедино гениально простые идеи песен, граничившие с синтезаторным безумием техно-музыки девяностых. Его треки базировались то на сэмплах, то на его немногословных вокальных партиях. Его треки зачастую звучали так, словно это были лишь эскизы треков. Джонс сочетал чрезмерную энергию с легким ощущением, как будто все вышло из под контроля. Но сам он, все же не покушался на основы музыкальной формы. Как Cajmere он продолжал следовать звучанию чикагского хауса восьмидесятых, и для певцов и певиц, вроде Dajae или Уолтера Филлипса, сочинял неожиданно классические, безупречно сделанные хаус-песни.

Джонс легендарен не только как музыкант, но и как владелец лейбла. Когда в середине девяностых в Чикаго и Детройте сцены переживали творческий кризис и застой, он, на своих лейблах Cajual и Relief дал место для высказывания таким музыкантам как Бу Уилльямс (Boo Williams), DJ Sneak или Glenn Underground. И если Cajual продолжал и дальше двигать чикагские хаус-стандарты, то Relief стал чикагским ответом на техно-музыку. В период между 1993 и 1997 годами, здесь вышли 79 волшебных пластинок, которые помогли в становлении специфическому, одухотворенному, звучанию. Оба лейбла исчезли столь же быстро, как и появились. В 2001 году Джонс записал свой самый известный хит, «La La Land». С той поры музыка перестала играть для него важную роль. В 2006 году, когда ему исполнилось 45 лет, он ударился в христианство и присоединился к движению евангельских христиан.

Вы где в Чикаго выросли? 
В пригороде, к югу от Чикаго, в Маркхэме. Правда большая часть моей семьи жила на юге Чикаго. Вот там я проводил много времени. Тогда это было не так опасно как сегодня, люди тогда гораздо приветливей были. Я любил природу очень, ловил в реке раков, лягушек, черепах, кузнечиков. У нас в пригороде было много маленьких речушек и озер. А по соседству со мной жило много моих друзей. Мы вместе ходили по близлежащим лесам.

Вы тогда кем мечтали стать, когда вырастите?
Кажется врачом, даже хирургом. Помогать людям, лечить их: я и тогда это любил, и сегодня это люблю. Однако же я лишь оператор, и все что я могу, это ввожу людей в состояние танца. 

В детстве вы какую музыку любили слушать? Какая музыка на вас оказывала влияние?
Мой отец был местным диджеем. Поэтому дома у нас была самая разная музыка: соул, фанк и джаз. У него в коллекции были не только коммерческие версии, но и пластинки с rare groove. Я со своими братьями и кузенами хорошенько в его коллекции копались. Музыка у нас звучала постоянно. Мой отец был большим поклонником фанка. Я ему, потом уже, когда ставил свою музыку, он мне всегда говорил: все, конечно, здорово, но где фанк? Поэтому я свою музыку старался делать чуть более фанковой, чтобы он говорил, что все хорошо.

А какие пластинки у вас тогда были самыми любимыми? 
Самыми любимыми были Parliament и Funkadelic. Я очень любил оформление их пластинок. Они были несколько мультяшными, и мне это нравилось. Мне нравилась «Flashlight» и многие другие пластинки. Стиви Уандер, Слай Стоун и Джеймс Браун мне тоже очень сильно нравились. Джордж Клинтон тогда считался одним из эксцентриков в среде афроамериканской поп-музыки. Слай Стоун тоже слыл большим оригиналом. Меня всегда влекло ко всем тем, кто выделялся немного, был оригиналом.

А в старших класс вы каким были?
Я был робким. И любознательным. Но мне очень нравилось учиться. Я разными видами спорта увлекался — борьбой, легкой атлетикой и американским футболом. Но с футболом у меня не вышло, поскольку для меня это было слишком тяжело. Нужно было летом тренироваться в полной форме и со шлемом. Я тогда тренеру сказал, что это все смешно. В Иллинойсе летом температура летом достигает 35 градусов тепла. Там потом из-за этого умер ребенок и правила они потом чуть-чуть ослабили.

А музыкой вы тогда занимались?
В школьной группе я на альт саксофоне играл. Это было еще в начале восьмидесятых, тогда еще никаких синтезаторов не было. Я многих музыкантов тогда знал, поскольку мой отец еще и певцом был. К нему часто приходили музыканты и они джемовали прямо в подвале нашего дома. Все что мне было нужно сделать это просто попросить моего отца, чтобы он меня научил. Но тогда меня это вообще не интересовало. Я хотел ходить в школу и получать знания. Вот что меня тогда здорово увлекало.

Какие первые вечеринки вы посетили в своей жизни?
Еще детьми мы устраивали небольшие вечеринки в подвале дома. В колледже существовал так называемый Вечериночный профсоюз. А уже потом я стал посещать вечеринки в самом городе. И, надо сказать, они были замечательными. Это была середина восьмидесятых, и чикагский хаус находился в самом расцвете. Все делалось искренне, от души: много пота, много танцев, много удовольствия. Самыми известными клубами тогда были Power Plant и Warehouse. В этих клубах я никогда не был. А поскольку я здорово интересовался музыкой, то я регулярно ходил по музыкальным магазинам.

Как вы узнали об этой сцене? Про то, что существует такая музыка, было известно всем, или же нужно было иметь определенные знакомства и своеобразную принадлежность к этой сцене?
Кто как. Кто-то знал, что что-то где-то происходит, а кто-то с головой уходил в это движение. В восьмидесятых все было несколько официальнее, поскольку большинство вечеринок проходило в клубах. В девяностые годы подавляющая часть вечеринок устраивалась нелегальным образом. Все-таки это движение было андеграундным феноменом: кому надо, тот знал что и как.

Любимым диджеем у вас, кто тогда был?
Фарли Джэкмастер Фанк, во многом из-за своего радиошоу. Не очень любил как играет Лил Луис, но его пластинки в моей жизни важную роль сыграл. А пластинкой, которая меня совершенно очаровала, была «(Who’s Afraid Of?) The Art Of Noise!» английской группы The Art Of Noise. Это была какая-то совершенно странная музыка! Ну и, конечно же, пластинки Грейс Джонс всегда нравились.

Когда у вас возникла любовь к европейскому синтипопу?
Когда я для себя открыл Liaisons Dangereuses. Для нас, в Америке, это был авангард, но нас это так нравилось! У них были три песни, и вот они звучали на каждой вечеринке. Тогда уже возникло нечто вроде культуры хаус-музыки. Я носил ботинки Zodiac, широкие брюки и прическа как у парней из дуэта Kid’n Play. Я был в хаусе с головы до ног.

В то время вы же были студентом и хотели стать инженером в химической промышленности. 
Несомненно. Я любил математику. Правда я не понимал, где именно математиком можно работать. Поэтому я изучал инженерное дело в химической промышленности, поскольку там и знания математики требовались и химии конечно же, которая мне тоже нравилась. Но потом я решил что брошу учебу, когда во время практики я поработал в одной компании. Там мне стало понятно, какой могла бы стать моя жизнь. А я ее себе не такой видел.


Что же такого оттолкнуло вас?
Я же вышел из клубного мира, где у всех была установка (поет): «Ах-ах, жизнь хороша, жизнь замечательна!» А когда я оказался в этой компании, то заметил, что люди там работали так, словно им была жизнь не мила. А я хотел быть среди людей, у которых как раз тот самый настрой был. Я забросил учебу, поскольку захотел узнать о музыке как можно больше. Естественно, в моей семье к моему решению отнеслись не очень радостно. Но они были терпеливы. Поначалу моя музыка была совсем никудышной, но со временем она становилась все лучше и лучше. Я ведь был очень решительно настроен разобраться в музыке, научиться ей.

Что представляла из себя ваша студия?
Практически все мои популярные и известные треки были записаны на дешевых приборах. «Flash» и многие другие треки Green Velvet я записывал с помощью синтезатора Yamaha, PSS-480 или PSS-690. Его сегодня на Ebay можно долларов за сто купить, да и тогда были весьма доступны. У меня была драм-машина и четырехдорожечный магнитофон. Более продвинутый синтезатор, Sequential Circuits Pro One, я купил чуть попозже, когда заработал свои первые деньги. Он мне обошелся в пару сотен долларов.

Ваши первые пластинки появились на лейбле Clubhouse. Как вы познакомились с этими людьми?
А это был лейбл, который держали Хула и K. Fingers. Хулу я знал с самого детства, мы были очень близкими друзьями. Мы с ним вместе раков ловили. 

Как тогда появился псевдоним Cajmere?
Это все благодаря моим инициалам, CAJ. Какое-то время я назывался C.A.J., но я хотел выделяться как-то, и потому превратился в Cajmere.

Тогда ведь вы записали «Percolator», ставший очень популярным хитом. 
Сама песня была ремиксов другой песни, которая, в свою очередь была ремиксом еще одной. «Percolator» — это третья версия. Сначала была «Keep Moving». Я понял, что люди как-то не очень понимают этот трек. Поэтому я сделал еще одну версию для очередной пластинки. На этот раз трек получил название «Coffee Pot». На этой же пластинке была песня «Chit Chat», который очень хорошо приняли. Эту песню очень часто играл Тони Хамфриз, который был очень влиятельным нью-йоркским диджеем, причем играл не только в клубах, но и на радио. Поэтому я сделал ремиксы на треки с этой пластинки для следующей, и так из «Coffee Pot» возник «Percolator». Если бы «Chit Chat» не был бы настолько успешным, то никакого «Percolator» вообще бы не было.

Как вообще ваши первые пластинки люди воспринимали?
Со временем мои пластинки стали настолько популярными, что люди с Clubhouse мне сказали: «тебе нужно издавать меньше пластинок, а то все подумают что это твой лейбл».

В чем это ощущалось? Вы ведь стали успешными чуть ли не сразу. 
Я был благодарен. И счастлив, потому что я мог заниматься тем, что я люблю. Я не зарабатывал больших денег, но мне на это было плевать. Тогда успешной считалась пластинка, которая продалась тиражом от 2 500 до 5 000 экземпляров. Естественно, «Percolator» продался гораздо большим тиражом.

Зачем вы создали Cajual?
После того, как «Percolator» стал большим хитом в Чикаго, я хотел двигаться дальше. Ну и потом, у меня возникали некоторые сложности с Clubhouse. Для того, чтобы быть абсолютно свободным, я запустил свой собственный лейбл. Я не знал как это нужно делать, и не имел никакого понятия, как именно устроена работа лейбла.

Как вам удавалось выпускать такое большое количество пластинок так быстро?
Если меня что-то волнует и увлекает, то я этому отдаюсь со всей страстью. Но не всегда: было время, когда я раздумывал над тем, чтобы вернуться в колледж. Тогда мне казалось очень глупой мечтой стать артистом и музыкантом. Мое лицо было покрыто слезами и я молился. Бог помог мне тогда. Это честно, и я ничего не изобретал.

Когда это случилось?
Зимой-весной 1992/93 годов. Сразу после этого я сделал песню для Лиделл Таунсэлл «Get With U». Таунсэлл был чикагским хаус-артистом, который был настолько успешен, что даже подписал контракт с мейджор-лейблом. С этой песней у меня все и пошло дальше. Я смог купить себе машину. На «Get With U» свой ремикс сделал Дэвид Моралез, а спустя еще несколько месяцев я сделал «Percolator», а еще спустя несколько месяцев запустил свой собственный лейбл. С тех пор все как-то само собой и начало двигаться.

Как вы находили артистов для лейбла, Бу Уилльямса, Джонни Фиаско, DJ Sneak или же Glenn Underground?
Все происходило само собой. Артисты узнавали о нас от других артистов, и поэтому мы постоянно росли. Я занимался управлением и коммерческими делами, поскольку благодаря учебе на инженера-химика, я обладал хорошими организационными способностями. Тогда же у меня был Дэррик Картер. Он был публичным человеком. Поэтому он отвечал за промоушен. Спенсер Кенси отвечал за сбыт. Это было ядро лейбла. Нам очень нравилось все, хотя работали мы очень много.

Видимо вам не хватало Cajmere и Cajual, и вы придумали себе Green Velvet.
Не в этом было дело. Green Velvet я придумал для того, чтобы не вводить в заблуждение поклонников Cajmere. Тем, кому нравился вокал и более хаусовое звучание. Как только я делал что-то более жестковатое и иначе звучащее, они сразу говорили: «И как это следует понимать?». Скорее все это было создано из необходимости, а не следуя какому-то плану. Поэтому я основал лейбл Relief. Меня в Чикаго интересовали две сцены, хаус-сцена, где было понятно, что нужна за музыка. А позже появилась еще одна сцена с новой музыкой. И вот чтобы помочь этой музыке увидеть свет, я и основал Relief.

Как звучал этот новый стиль?
Это по-прежнему было чикагское звучание, но у него уже не было вокала. Но это же не был и эйсид-хаус. Мы такую музыку называли просто «треками».

Как вы пришли к тому, чтобы выкрасить свои волосы в зеленый цвет?
В какой-то момент получилось. Я всегда действовал, как мне нравилось именно в данный конкретный момент. Вообще, я многому научился у Слай Стоуна, Parliament, Грэйс Джонс и Дэвида Боуи.

В треке Green Velvet «Preacher» вы использовали воодушевляющую речь проповедника. Как это вышло?
«Preacher Man» — был такой проповедник на юге Чикаго. Я же хотел сделать трек с госпелом. Поэтому я стал слушать радиостанцию, где звучал госпел. Я прекрасно помню как это получилось: это был пятничный вечер, я включил на прием и пошел на вечеринку. Когда же я вернулся, я прослушал его проповедь и в голове возникла мысль: он говорит о хаусе! Все остальное — история.

Как строилась работа менеджера по репертуару на лейбле?
Порой артисты приходили в офис и ставили мне свои треки. Я в таком случае обычно говорил что-то вроде: «Ничего так, пойдет». Порой они давали мне DAT-кассеты с треками, и я из них выбирал 3-4 трека, из которых могла выйти хорошая пластинка.

В 1999 году у вас вышел первый альбом «Constant Chaos» и одновременно с этим вы расстались с остальными артистами по лейблу. 
Да это был мой первый альбом. Я не хотел делать что-то обычное. Я хотел, по возможности, делать как можно более неповторимую музыку. Тогда же возник слух, о котором я узнал лишь десять лет спустя: поговаривали, будто бы я подписал договор с лейблом и получил за это миллион долларов. С этого миллиона я ничего не дал остальным артистами и вроде как обманул их. Но ничего подобного в реальности никогда не было. Однако кто-то же в офисе лейбла им все это рассказывал! А я тогда все еще удивлялся, почему вдруг все со мной так странно общаться стали. Понял я все это лишь годы спустя. Тогда же меня все это достало, что я просто перестал работать со всеми артистами.

Тогда же вышел и «La La Land».
«La La Land» я впервые сыграл в Роттердаме. Я этого никогда не забуду. Я очень переживал по этому поводу: я считал, что у этой песни большое будущее. Я тогда всем объявил: эту песню мы сыграем сегодня впервые. Но люди на меня смотрели так, словно я был инопланетянином. Им эта песня вообще не понравилась и они орали: «Ставь «Answering Machine», ставь «Flash». Лейблу, Music Man, этот трек тоже не понравился. С их точки зрения в треке было слишком много вокала.

Несколько позже, вы испытали нечто вроде духовного перерождения и обратились в веру, я правильно понимаю?
Гораздо точнее было бы сказать, что я был заблудшей овцой. Я просто возвращался назад. Поначалу я создавал позитивные, торжественные, песни. Потом у меня настало серое время. И оттуда я и возвращался. Было даже конкретное переживание: кто-то что-то влил в мой напиток. Я думал, что я умру. Но я молился и переживал. Я многому научился из этого опыта: есть люди, которые специально тебе что-то такое в алкоголь подмешивают, чтобы посмотреть что будет. Но, я могу так сказать — жизнь хороша, Бог хорош.(смеется)

Как вам видится клубная сцена с вашей нынешней точки?
Я — часть клубной сцены, я — ее продукт. Я в этом принимал участие с самого первого дня. У каждого есть свой опыт, и каждый делает из него собственные выводы.

Можете ли вы, по честному, снова играть треки, вроде «La La Land»?
Я сделал «La La Land» в честь друга, который употреблял слишком много таблеток и разных других наркотиков. Этой песней я хотел отговорить его от этого, и, надо признать, этот прием сработал. Эта песня позволяет клабберам взглянуть на проблему с другой стороны, другими глазами. В этом отношении у меня с «La La Land» никаких проблем нет.

Что сейчас происходит в вашей творческой жизни?
Мы отмечаем двадцатую годовщину Cajual. Я перепробовал себя на разных ролях в этой индустрии и я рад, что во мне по-прежнему есть страсть, когда дело касается музыки. Совсем скоро я начну работу с Джейми Принсиплом, Джейми Джонсоном, Масео Плексом и Сетом Трокслером.

Вы поддерживаете отношения с артистами из вашего прошлого?
Я как-то встречался с Гленном (Андеграунд), Бу (Уилльямс), и Брекстоном Холмсом. Когда я рассказал им из-за чего все закончилось, они ответили, что эта история им знакома. Они думали, что мне это известно, и поэтому со мной на эту тему старались не разговаривать. Поэтому и потребовалось 10 лет, пока все не прояснилось.

Трагическое недоразумение.
(смеется) Да просто дикость какая-то. Если ничего не делать, то останутся одно лишь недоразумение и семена хаоса и разрушения. 

Интервью: Алексис Вальц
Перевод: technoid
Источник: Mixmag.info