Игорь Шулинский: 90-е VS современность

Игорь Шулинский — журналист, создатель и главный редактор одного из первых журналов 90-х – "ПТЮЧ", основатель одноимённого клуба и event-агентства Ptuch Sound System, издатель "Москвич Mag" и преподаватель НИУ ВШЭ

— У многих современных подростков представление о 90-х годах ограничивается стереотипами, среди них – малиновые пиджаки, черные джипы и новые русские. Можете назвать 5 основных концепций, которые нужно знать, чтобы примерно представлять, какими были 90-е?
— Прежде всего, это свобода и независимость, тогда люди впервые освободились. Второе – это то, что появилась возможность делать свои проекты. Вам, школьникам, старшеклассникам, должно быть понятно, что такое проекты. Можно как проект сделать контрольную работу, а можно построить клуб, больницу, дворец. В 90-е появилась возможность не жить под указкой государства – ходить на работу, получать 130 рублей и стоять в очереди за югославскими сапогами, а самому создать бизнес и привести эти сапоги сюда. Это удивительная история, ты сам мог это сделать. Некоторые, как мы, создавали клуб, потом, так же как мы, начали выпускать журналы. До нас ничего подобного не существовало – клуб «Птюч» был одним из первых в Москве. Если говорить о словах, то тогда мы могли впервые делать что-то.
Но, конечно, если говорить хорошие вещи, то наверняка нужно говорить и что-то плохое. Конечно, это был беспредел. Он был связан с тем, что не было регулировки рынка. Каждый мог схватить и сделать то, что хотел, а старые структуры, например, милиция или экономические службы, не могли контролировать ту быструю экспансию, которая нас охватила.
Малиновые пиджаки – это было, наверное, два процента того, что происходило в 90-е. Самое глупое, неинтересное. Мы боролись с ними и сильно их побеждали.

Мы делали это. Первыми.

— Что было в медиа в то время?
— Медиа только появлялось. Во-первых, нам хотелось вернуть слово «модное». Мы торчали от слова «модное». Мы, интеллигентные, модные подростки, всю жизнь отставали от своих собратьев в Великобритании или Америке на 20 лет. Становится у нас модной группа «Genesis», а они «Genesis» слушали 20 лет назад, они уже слушают «Duran duran». Мы начинали слушать «Duran duran», а они уже слушали австрийскую группу «Falco». Мы все время опаздывали. И вдруг появилось время, когда мы впервые все стали слушать одно и то же. Занавес упал, и появилась возможность слушать ту же музыку, смотреть те же фильмы, что и они, без опоздания. Поэтому для медиа, для нас, было важно написать об этом, не все же могли это сделать. Мы первыми могли наравне с голливудскими журналистами брать интервью, например, у Тарантино. Когда появился Джармуш (прим. ред. Джим Джармуш – кинорежиссёр, сценарист и музыкант, один из главных представителей американского независимого кинематографа), мы могли сделать у него. И мы это делали. Первыми. Все американские актёры давали нам интервью вместе с западными журналами. Наш журнал «Птюч» был так же популярен, например, как в Америке «Project X», «The Face» в Англии. Начиная с английских и американских диджеев, наши журналы наполнялись интервью с западными звёздами, а потом уже и с русскими артистами. Достоверность и открытие мира – это было наше главное.
Второе – у нас был язык. Мы пошли по такому пути, что у нас не было авторов. Электронная техно музыка анонимна, ее играет диджей. Стоявший за наушниками человек с надписью «no logo» играл некую музыку, которая принадлежала всему миру. То же самое и наши тексты. Наш автор был очень долго некий птюч. Мы все были одним организмом, и поэтому все наши тексты были не подписаны.
В то время мы сами проживали свою жизнь: сами были и тусовкой, и журналистами. То же самое происходило в Америке в Нью-Йорке в те годы. Такое веяние было принято. Это тоже то, что нас отличало.
Но главное – это правда, говорить правду. Не бояться использовать слова «говно» и другие, которые действительно надо использовать, когда мы говорим о говне; не прогибаться перед брендами.

Обложки журнала "ПТЮЧ" 1997-98 гг.
Обложки журнала "ПТЮЧ" 1997-98 гг.
Обложки журнала "ПТЮЧ" 1997-98 гг.
Обложки журнала "ПТЮЧ" 1997-98 гг.
— Вы сейчас называли известных людей из Голливуда, мировых звезд, у которых брали интервью. Как Вы с ними договаривались?
— Просто подходили и договаривались. Надо понять, что звёзды, особенно в Америке, очень демократичны. То есть подойти к Уиллу Смиту и записаться к нему на интервью гораздо проще, чем позвонить его агенту и работать через агента. Например, недавно кому-то из моих коллег нужно было сделать интервью с Леонардо ди Каприо и звонили через агента, связывались ночью, пока актёр снимался в Австралии. В те годы гораздо удобнее было подойти на яхту Леонардо ди Каприо, задать ему вопросы и поговорить. Тогда было такое время, когда все были очень открыты, поэтому у нас и было очень много настоящих звёзд.

— Получается, что мы сейчас совсем по-другому воспринимаем понятие «медиа». Как изменилось значение?
— Медиа исчезло, пришла другая жизнь. Надо сказать, что оно изменилось везде, в том числе и на Западе, но там произошли другие изменения. Нельзя оценить ни плюсы, ни минусы. Например, сейчас там бум самодеятельных журналов, или журналов, например, рассказывающих о каком-то направлении. Их может быть 200 экземпляров, 2000 и 5000, для их продажи организованы магазинчики, в которые вы приходите, если любите запах бумаги, если любите медиа, и уходите с грудой очень красивых журналов. И там, в том числе в Англии, в Голландии, есть все возможности этой жизни. Также она есть в Америке, в больших городах, как Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Сан-Франциско. В России этого нет, потому что журнал как продавец информации, конечно, проигрывает Интернету. Даже телевидение в этом году проиграло Интернету. По опросу рекламодателей, реклама в Интернете в России в 2018 году впервые дала денег больше, чем на телевидении. Поэтому в журналах у нас отсутствие свободы, денег, рабочих мест. Отсутствие хорошей жизни привело к тому, что наши студенты в основном уезжают на Запад и там работают. Слава богу, что это возможно. Здесь развиваться в журнальной и медиа истории очень сложно, сложно сделать живой цифровой интернет-проект. Но всё равно я считаю, что мы продолжаем это делать.

Цензура – это бык, а вы с красной тряпкой.

— Получается, стало меньше возможностей по сравнению с тем временем, больше ограничений. Как Вы относитесь к цензуре, к вступившим недавно законам?
— Цензура ничего не изменит, от неё надо убегать. Цензура – это бык, а вы с красной тряпкой. Хороший тореадор будет убегать от быка и наказывать его шпагой, то же самое и вы. Ищите замены, идите на компромиссы там, где возможно. Играете в компьютерные игры? Цензура – это как зло в компьютерной игре, вы должны его обмануть, это реально. Те, кто запрещают – питаются нашим унынием. Они хотят, чтобы мы стали такими же и хотели уехать отсюда. А мы не уедем и не будем. Мы всегда будем что-то придумывать, обманывать их. Если будет совсем плохо, если будут врываться к вам в квартиры, тогда надо уезжать. Но пока к нам никто не врывается. Пусть они уезжают, а мы хотим жить здесь и строить нашу страну. Мы здесь родились, я сам москвич в нескольких поколениях, мне нравится мой город, и я хочу здесь жить. Почему я должен уезжать и какой-то цензуры бояться? Как умный человек, я буду обходить всякие углы и делать то, что считаю нужным, бить в ту линию, которую выбрал. Я занимаюсь этим уже больше 20 лет.

— Вы сейчас рассказали о негативной стороне, а что стало лучше? Каких возможностей стало больше?
— Стало больше возможностей путешествовать. Я могу вам позавидовать: в 16 лет я не мог уехать за границу. Я не мог уехать куда-то, кроме Болгарии и ещё нескольких мест. Прибалтика, Таллин и Рига – это была загранка. А вы можете путешествовать. Мало того, вы можете учиться в разных странах, брать гранты. Это то, что доступно всем европейцам – студент, ученик-старшеклассник в Германии может от школы поехать поучиться полгода, например, в Англии или Америке, пожить в чужой семье.
Сейчас у меня есть все документы, я могу побежать в аэропорт и улететь в любую точку. Конечно, раньше это было невозможно. И я очень боюсь того, что они это закроют, для меня это самое главное.
Также у нас есть возможность оперировать финансами. Мы не знали, что такое карточки. Бродский, когда уехал в эмиграцию в Америку, говорил, что самое сложное было научиться пользоваться карточкой, входить в банкомат. То, что кажется нам сейчас простым, для него было очень страшно. У вас с детства это заложено в мозг, это уже ваш код. Нам стало легче жить, нам стало легче путешествовать, мы более мобильны.

У нас в журналистике сплошные Киркоровы.

— Интересно узнать Ваше мнение о современной журналистике. В 2011 году в интервью Republic, Вы сказали, что Вам нравится, какая сейчас журналистика, много высокопрофессиональных специалистов. Что изменилось с того времени?
— Ничего не изменилось, к сожалению. Ничего не стало развиваться. Было время – «медведевская оттепель» – когда казалось, что что-то сдвинется. Действительно появилось много разных интересных журналистских проектов, но в результате они закрылись. К сожалению, сейчас их нет. О ком мы сейчас можем сказать, о каких журналистах? Как был Познер, замечательный журналист, так и остался; появился Дудь, как очень талантливый человек. Всё. Вы можете еще кого-то назвать, кто бы вас заворожил, имя журналистское? Никого. А раньше их было достаточно много. Конечно, если в стране вы можете назвать всего 2-3 журналиста – это диагноз для страны. Если вы будете говорить про Америку, то будете называть очень многих журналистов, ведущих различных программ – Опра Уинфри, Ларри Кинг и так далее.
Кого вы назовёте у нас? Андрея Малахова? Галкина? Это журналисты? Это лица страны? Это не лица страны, это позор страны. Они неплохие ребята, но не как журналисты. Что изменилось, если каждый новый год мы слушаем песни Филиппа Киркорова и прочих людей, которые уже сами над собой издеваются, сами понимают, кто они такие? То же самое и в журналистике, у нас в журналистике сплошные Киркоровы.

Горящий танк, и она с микрофоном, волосы развеваются...

— Но в то же время, по статистике поступающих в ВУЗы на журналистику, в разы увеличивается количество желающих. Почему это происходит?
— Вы все находитесь в понимании того, что это не так. Люди, которые приходят ко мне (прим. Игорь Шулинский – преподаватель профиля «Медиа и дизайн» в Школе дизайна НИУ ВШЭ), они не понимают, куда они пришли и чем будут заниматься. Студентки, приезжающие со всей страны, уверены, что все они будут главными редакторами, думают, что они научатся, а потом через год приходит опустошение. Они понимают, что не будут главными редакторами. Я знакомил их с людьми этой профессии, у меня много друзей среди них: я хорошо знаю Свету Бондарчук (прим. ред. «Hello!», 2008 - н.в.), Алёну Долецкую (прим. ред. «Vogue Russia», 1998 - 2010), Эвелину Хромченко (прим. ред. «L'Officiel», 1998 - 2011), и все они могут прийти. Но эти студенты не будут такими, эта эпоха прошла. Они будут кем-то другим, но кем – пока не понимают.
На журфак идут потому, что они видят себя, например, так: горящий танк, и она с микрофоном, развеваются волосы: «Внимание! Сегодня …», и все смотрят, и он, её любимый одноклассник, тоже смотрит на неё, а волосы развеваются… Так они видят свою специфику, и поэтому идут туда.

— Как Вы считаете, нужно ли журналисту высшее образование именно по этой специальности?
— Обязательно нужно гуманитарное образование. Можно поступить на филфак или истфак и быть гуманитарно образованным человеком, то есть культурным, умеющим писать и потреблять знания. Есть и математики журналисты, но мне всё-таки кажется, что если ты журналист, то было бы неплохо, если бы ты знал хотя бы одну культуру и хотя бы один язык, например, русский, чтобы грамотно уметь выражать свои мысли.

— Вы уже ранее упомянули Юрия Дудя, расскажите, как Вам формат YouTube и именно его шоу?
— Отлично. Он очень прекрасный, талантливый, я хорошо к нему отношусь.

— Но с точки зрения ведения интервью, это же отличается от классической школы?
— Отличается, но не особо. Он говорит современным языком, может ругаться матом, но по сути дела является просто современным модным человеком, который живёт в наше время, и оперирует теми вещами, которые мы знаем. Он понимает, чего хочет слушатель и легко на этом играет. В этом есть и плюсы, и минусы. Минусы – это то, что вы становитесь очень попсовым. Это влияет на то, что, когда вы пытаетесь работать на публику, немного превращаетесь в поп-диву и перестаете быть журналистом.

— Есть ли будущее у российской журналистики?
— Конечно, есть. Надо строить институты, создавать правильные медиа и писать правду.

Делайте своё дело и ловите кайф, от того, что вы делаете.

https://les.media/